1945 год. На заснеженном поле братская могила. Двадцать солдат, двадцать тел. Земля уже принимала их, когда один из бойцов закричал: «Смотрите! У Мишки щека дернулась!» Его вытащили, откачали и оттерли снегом.
Спустя полвека этот человек напишет «Погоду в доме» — песню, которую запоет вся страна.
Как поэт Михаил Танич, переживший расстрел отца, унижения ГУЛАГа и войну, смог подарить мир столько света?
Содержание
Детство, разбитое в щепки
Орден Славы вместо звезды Героя
«Не герой, но спаситель»
Как студент-строитель стал зэком Соликамска
Лида: «Ты мой жизненный выигрыш». История любви
«Танич — это я!»
Брак без печатей: свобода вместо колец
Две тетради: его «Чёрный кот» и её «Айсберг»
От «Текстильного городка» до всесоюзной славы
Кухня, ставшая творческой мастерской
Последние аккорды
Учитель без кафедры
«Лесоповал»: исповедь бывшего зэка
Последние строки
Детство, разбитое в щепки
Михаил Танич родился в 1923 году в Таганроге — городе, где смешивались ароматы моря и заводской смазки. Его отец, Исаак Танхилевич, был инженером и человеком, верившим в будущее страны. Он возглавлял управление коммунального хозяйства в родном городе, строил дороги и организовывал свет в домах рабочих.
«Отец говорил: „Коммунальное хозяйство — это кровь города“», — вспоминал позже Танич.
Семья жила в достатке: у них были книги, патефон и воскресные прогулки в парк. Но в 1937 году всё рухнуло.
Отца арестовали ночью. Пришли без стука, обыскали и забрали документы. Обвинение — хищение социалистической собственности в «особо крупных размерах». На деле — донос соседа, завидовавшего его должности.
Через месяц Исаака расстреляли, а мать, Елена Михайловна, получила десять лет лагерей «за недоносительство». 14-летний Миша остался один.
«Меня словно вырвали из земли с корнями. Вчера я был сыном уважаемого человека, а сегодня — „отрёкшийся“», — писал он в дневнике.
Мальчика отправили к деду в Мариуполь. Там он впервые услышал шепот за спиной: «Смотри, это сын врага народа».
Учителя избегали задавать ему вопросы, соседи крестились, когда он проходил. «Я тогда понял: фамилия Танхилевич — как клеймо. Но стыдился не её, а того, что люди превратились в стаю», — признавался поэт.
Спустя годы, уже после лагерей, он выберет псевдоним «Танич», чтобы отделить своё творчество от прошлого. «Я не прятался. Просто хотел, чтобы стихи говорили сами за себя», — объяснял он.
Орден Славы вместо звезды Героя
1941 год. Выпускной вечер в сталинградской школе. 17-летний Миша мечтал о строительном институте, но война перечеркнула всё.
Уже на следующий день он пришёл в военкомат: «Возьмёте?» — спросил, сжимая аттестат. «Сынок, ты же знаешь, какая у тебя биография…» — вздохнул пожилой майор. Но Миша не сдался: неделю дежурил у кабинета, пока его не отправили в артиллерийское училище.
Училище под Воронежем встретило его холодно. Война для него началась не на фронте, а в казарме. Пока другие курсанты проходили подготовку на полигонах, Танхилевича держали на хозяйственных работах.
«Сын врага народа не может командовать», — бурчали офицеры. Лишь через год, когда фронт потребовал подкрепления, его выпустили — не лейтенантом, как всех, а старшим сержантом.
«Не герой, но спаситель»
1-й Белорусский фронт. Зима 1943 года. Расчёт 45-мм пушки под командованием Танича занял позицию у деревни Озёры. Немцы шли в контратаку — три танка, пехота.
«Горим!» — закричал наводчик, когда вражеский снаряд угодил в их блиндаж.
Танич, обожжённый, вытащил раненых, а потом ползком добрался до штаба с донесением. За тот бой ему вручили орден Красной Звезды.
Но настоящая слава пришла под Кёнигсбергом. Его расчёт подбил четыре «Тигра» за день, прикрывая отход пехоты. Командование представило его к званию Героя Советского Союза.
«Ты бы посмотрел, как они там в штабе ржали! — вспоминал позже Танич. — Мне сказали: „Орден Славы — и на том спасибо“».
Он вернулся домой с орденом Красной звезды и орденом Славы III степени, но главная рана была не телесной.
«Я прошёл войну, но для Родины так и остался чужим», — говорил он позже.
Как студент-строитель стал зэком Соликамска
1947 год. Ростов-на-Дону. Михаил, демобилизованный фронтовик с орденами, поступил в инженерно-строительный институт.
Казалось, жизнь налаживается: стипендия, общежитие, друзья-однокурсники. Но в СССР даже похвала немецкому радиоприёмнику могла стать приговором.
Однажды в студенческом общежитии завязался разговор о технике. «У немцев, между прочим, приёмники лучше наших, — заметил Миша, показывая на свой трофейный. — Чистый звук, никаких помех».
Через неделю его вызвали в деканат. «Товарищ Танхилевич, вы антисоветчик! — накинулся парторг. — Восхваляете фашистскую технику!»
Донос написал сокурсник, мечтавший занять его место в институтской редколлегии.
На допросах следователь тыкал пальцем в протокол: «Признавайтесь! Вы восхищались жизнью на Западе?»
— Я восхищался дорогами и радиоприёмниками, — стоял на своём Михаил. — А не Гитлером.
— Ну что ж, — усмехнулся чекист. — Шесть лет строгача хватит, чтобы перевоспитаться.
Соликамский лагерь. Зима 1948 года. Зэки в рваных телогрейках валили лес под крики конвоиров. Танич, измождённый и больной, едва держал пилу.
Однажды утром Михаил не смог встать с нар. Надзиратель пнул его сапогом: «Прикидываешься?»
Но тут в барак зашёл Константин Ротов — бывший главный художник журнала «Крокодил», осуждённый за карикатуры на Сталина. «Этого парня ко мне в бригаду определили. Буду учить плакаты рисовать».
Ротов спас Танича от верной смерти. Вместо лесоповала Михаил мастерил таблички и портреты «вождя народов».
В лагере он видел, как люди превращались в тени. «Каждую неделю кого-то хоронили. Выкапывали яму, кидали тела, засыпали снегом. Как скот».
Выжил чудом: когда в 1953 году умер Сталин, Танича выпустили одним из первых.
Лида: «Ты мой жизненный выигрыш». История любви
Их встреча была, как из романтической комедии.
Лидия Козлова, 18-летняя выпускница сталинградского техникума, увидела лицо будущего мужа во сне. А Михаилу на рынке цыганка нагадала: «Жену твою будут звать Лидией». Когда они встретились на вечеринке, оба поняли — судьба.
«Танич — это я!»
1956 год. Стройка Волжской ГЭС. Лидия, работавшая в местной газете, пела на вечеринке песню на стихи неизвестного автора. В углу зала сидел худой мужчина в потёртом пиджаке. Когда она закончила, он подошёл и прошептал: «Танич — это я».
Он казался ей загадкой: фронтовик с орденами, бывший зэк, чьи стихи пробирали до мурашек. Лидия не догадывалась, что у этого мужчины за плечами — шесть лет лагерей за неосторожную фразу о немецких дорогах.
После встречи Михаил уехал в Орехово-Зуево, где получил работу инженера. Каждую неделю Лидии приходили конверты в синих полосках. Он писал о буднях: «Сегодня чертил канализационные схемы и думал о твоих глазах».
Лидия жила в общежитии, спала на диванчике в подвале. Когда Михаил попросил её стать его женой, она уволилась со стройки.
«Мать кричала: „Сумасшедшая! Он же старше, без денег, да ещё с прошлым!“.
Брак без печатей: свобода вместо колец
Они не спешили в ЗАГС. Лидия боялась цепей: «Поэта нельзя запирать в рамки. Пусть будет свободен — хоть в стихах, хоть в жизни». Даже рождение первой дочери Инги не изменило её решения.
Зарегистрировали брак лишь через 8 лет — ради небольшой квартирки.
Лидия, не спавшая три ночи, выпросила её в ЦК ВЛКСМ: «У нас две дочери! Инге уже в школу пора, а мы в бараке живём!» Михаил, краснея, стоял в углу: «Я бы не смог. У меня язык отсохнет просить».
Именно Лидия пробила им московскую прописку. «Она была как дипломат: улыбнётся — и чиновники тают», — шутил Танич. Но главное — она стала его редактором.
Две тетради: его «Чёрный кот» и её «Айсберг»
Лидия годами скрывала, что пишет стихи. Когда она вручила мужу толстую тетрадь, он ахнул: «Да это же готовые хиты!».
Её «Айсберг», «Роза красная моя», «Снег кружится» позже пели Пугачёва и Кристалинская. А Михаил посвятил жене строчку из «Погоды в доме»: «Какой прогноз у нас сегодня, Лида?»
— Ты гений, — говорила она ему.
— Нет, это я выиграл в лотерею, когда встретил тебя, — отвечал он.
От «Текстильного городка» до всесоюзной славы
1960-е годы. Михаил, чьи стихи печатали только в «Волжском строителе», теперь сидел в крошечной квартирке и сочинял тексты, которые скоро будет напевать вся страна.
Его путь к славе начался с письма в «Литературную газету» и совета Булата Окуджавы: «Бросай инженерные схемы — твоё место в поэзии».
1962 год. Редакция «Московского комсомольца» отказалась публиковать его стихи. Расстроенный Танич уже собирался порвать листки, когда к нему подошёл композитор Ян Френкель.
«Дайте посмотреть!» — попросил он. Через неделю дуэт представил песню «Текстильный городок» на Всесоюзном радио. Редакторша, прослезившись, сказала: «Завтра это услышит вся страна». Так и вышло.
Кухня, ставшая творческой мастерской
Их квартира в Орехово-Зуево превратилась в штаб советской эстрады. За кухонным столом, заваленным черновиками, собирались композиторы и музыканты.
Юная Лариса Долина, застенчиво спросила: «Можно я спою вашу новую песню?» Танич, услышав «Погоду в доме» в её исполнении, хлопнул ладонью по столу: «Вот это голос! Теперь это твоя визитка».
Он был разборчив в соавторах. Его принцип: «Если не веришь в песню — не берись». Так появились хиты Юрия Антонова и Игоря Скляра.
Последние аккорды
1990–2000-е годы. Михаил, уже легенда советской эстрады, не сбавлял темпа. Даже с ухудшающимся здоровьем он повторял: «Пока дышу — работаю».
Его квартира в Москве по-прежнему была штабом для музыкантов, но теперь к нему приходили не только ветераны, но и молодые артисты.
Учитель без кафедры
Танич не имел официального звания педагога, но стал наставником для многих исполнителей.
Александр Малинин, тогда ещё начинающий певец, вспоминал: «Он сказал мне: „У тебя голос — как старинное вино. Не уродуй его попсой“». Именно Танич уговорил его перейти на романсы.
Алена Апина, принесшая ему текст своей первой песни, услышала: «Добавь сюда иронии. Люди любят, когда их не дурачат».
«Лесоповал»: исповедь бывшего зэка
Группа «Лесоповал», созданная в 1990 году, стала его главной болью и гордостью. «Это не блатняк, — объяснял он критикам. — Я пою о людях».
Песни вроде «Вагон столыпинский» основывались на реальных историях.
Несмотря на обвинения в «романтизации уголовников», проект выжил. «Мы собирали стадионы, — вспоминал первый солист группы Сергей Коржуков. — Зрители плакали, услышав про лагерные будни».
Сам Танич на концертах стоял за кулисами: «Мне достаточно знать, что они слушают. Не аплодисменты важны, а тишина после последней ноты».
Последние строки
К 2000-м годам здоровье поэта резко ухудшилось. Диагноз — онкология.
В апреле 2008 года, за несколько месяцев до 85-летия, Танича не стало. Последние его слова, обращённые к Лидии, стали эпиграфом к их любви:
«А мы с тобой не налюбились…»
Всем Добра и Позитива=)
